Вот, что я нашёл в записях Свиридова:
О Зощенко
Шостакович говорил мне, что он не производил на него впечатление особо умного человека. Я, разумеется, ничего об этом не могу сказать - знал его мало. Но однажды провел с ним вдвоем за разговором часов пять-шесть в гостях у Музы Павловой, которая деликатно оставляла нас наедине для беседы. И он рассказал мне много интересного, о чем я не имел понятия. Например, о расстреле Гумилева (об этом же говорил мне раньше и Вл. Вл. Щербачев), о смерти Маяковского, как Полонская пришла на репетицию в Х<удожественный> Т<еатр>, никому ничего не говоря, а потом с ней случилась истерика и она рассказала о том, что поэт застрелился, и началась суматоха. (Об этом же говорила мне и Л.Брик, когда я был у нее в гостях, тоже вдвоем с Музой, и кроме Катаняна больше никого не было. Рассказывая о смерти В<ладимира> В<ладимировича>, Брик — плакала. Это меня поразило, т. к., очевидно, она много говорила на эту тему. Это не производило впечатление игры. Впрочем, Бог ее знает.)
Говорил Зощенко еще много о Горьком, о своих коллегах. Романистов Толстого, Федина, других называл откровенно «эпигоны». Он произносил это слово: «эпигхоны». Буква «г» звучала мягко, как «х», это я помню до сих пор. Рассказывал он, как познакомился с юным Д.Шостаковичем на «вечерах» у (хирурга, кажется) Грекова, где собирался небольшой салон русской интеллигенции, национально, впрочем, разношерстной. Жена Б.Кустодиева была полькой (полячкой), очевидно, это служило мотивом семейного сближения с семьей Шостаковичей. Польское начало было заметно в Д<митрии> Д<митриевиче>, но менее заметно внешне в его сестрах. Они были обе несколько курбастые, брусконидные - в породу Кокоулиных, как Оля и Ирочка. А у Д<митрия> Д<ми гриевича> было прирожденное изящество поляка, тонкость черт лица, легкость в походке и т. д.
Встретил я как-то Зощенко на Садовой улице около Невского в Новогодний день, уже после всех передряг литературных и музыкальных, которые быстро следовали друг за другом. Страшнейшее, гнуснейшее время, опаснейшее, мрачное, когда процветали только отъявленные палачи и негодяи типа <...> и таких же литературных «бонз», в них не было недостатка.
Год от года перед смертью Сталина становилось все хуже, все страшнее и мрачнее. Шпиками была буквально наводнена вся жизнь. Общение было возможно самое пустяковое, и говорить о чем-либо было невозможно, из всего могли «сшить дело». Зощенко я встретил на улице, гулял с О.Добрым (он был, как говорили, стукачом). Я пригласил М<ихаила> М<ихайловича> в пивную, зная, что он любит пиво. Мы зашли, но он пить отказался, а я выпил кружку и, выйдя на улицу, распрощался с ним. Он, бедняга, говорил и о том, что Сталин не понял его рассказа про обезьяну, который предназначался для детей, и все пытался как-то ему это передать (с его слов). Видно было, что этим он просто «заболел». (Потом Д<митрий> Д<митриевич> рассказывал, что он ему тоже говорил про это «недоразумение».)
Безумно было его жалко, но я, по молодости, не так представлял себе его травлю - старого уже человека, к тому же еще писателя, т.е. связанного со «словом», что было самым контролируемым видом деятельности. Придирались ко всему. Например, песня на слова А.Исаакяна называлась у меня «Страдания». Песню запретили печатать, потом поправили на «Страдания любви». Дело доходило до нелепостей.
Мое положение было тоже ужасным. Я остался без денег, все сочинения из издательства вернули, в том числе Трио, только получившее Сталинскую премию 1-й степени. Жил я только на театральные заказы, писал музыку к спектаклям. Масса дрянных авторов! Вирта, В.Соловьев <...>, Герман (чекист) процветали тогда и прочие в этом же духе. Жуткое, безысходное было время.
У Зощенко-писателя (его я очень любил, у меня были почти все его книги, в том числе одну толстую он преподнес мне с трогательной надписью)...<фраза не завершена. - А.Б.> Помню, я зашел к нему за книгой домой, меня поразила бедность обстановки, железная кровать с суконным одеялом. Но это мне понравилось. Сам я тоже жил бедно и деньгам, а особенно роскоши, не придавал значении. Все книги я растерял в житейских своих неурядицах, но - Бог с ними, никогда об этом не жалел. То, о чем я в них прочел, я хорошо держал в памяти - этого было достаточно.
Недостаток у Зощенко был в его отвратительном, на мой взгляд, отношении к религии и, особенно, к священникам. Он издевался над ними с удивительным постоянством, и, я бы сказал, что талант писателя здесь не проявлялся. Это было тупо, гадко, цинично. А главное ведь — эти несчастные попы сотнями тысяч уничтожались вместе с семьями. Откуда у русского писателя эдакая мерзостная кровожадность. Увы, она была свойственна писателю. Он как-то слишком прямолинейно «осоветился». Писал о «беломорканальской» перестройке сознания и пр. Это делали многие. Многие и ездили на Беломорканал, в том числе и мой педагог Д<митрий> Д<митриевич>, который мне рассказывал, что исхлопотал у Вышинского (поляка) амнистию для какого-то мужика-заключенного. И это, наверное, было правдой.
Конечно, обо всем ужасе ГУЛАГа трудно было догадываться, хотя о лагерях знали люди старшего поколения, например, Крандиевская. Она мне говорила: «Лучшие люди России в лагерях...» Но молодые поколения это мало задевало, о многом даже и не догадывались, хотя аресты случались то тут, то там.
Как подумаешь об этом - ужас, да и только. Причина всех современных кошмаров — в этом большом кошмаре, который начался очень давно. Тут виноватых — бездна. От вдохновителей: Рылеевых, Белинских, Добролюбовых – до профессиональных палачей, которых были миллионы. И среди них множество именно русских, но не только их. Тут -
Интернационал.
http://gorenka.org/index.php/kurskie-avtory/121-sviridov-g-v/5977-g-v-sviridov-muzyka-kak-sudba?showall=&start=13
==============
Роковое противоречие между народом и дворянской интеллигенцией было снято Лениным с подкупающей простотой. Уничтожены — оба!
Интеллигенты «почитались» как «говно», русский народ, обманутый обещаниями земли и дележа прибылей от фабрик и заводов, мгновенно разложился в грабеже, пьянке, безбожии и распутстве. Перебиты аристократы, класс государственного чиновничества, фабриканты, землевладельцы, духовенство и вся церковная среда.
Неслыханная утрата, лишившая народ какой-либо нравственной опоры и отдавшая его в руки Швондера, воцарившегося над всеми народами, сбитыми в интернациональную кучу, доносившими друг на друга, убивавшими друг друга, оскотинившимися до потери всего человеческого...
==============
В последние годы жизни генералиссимуса И.В.Сталина обстановка в стране стала ужасающе мрачной: постановления следовали одно за другим, едва ли не все отрасли подвергались суровой критике, люди жили в страхе «за каждый миг своей жизни», и казалось иной раз, что Бог дал ее человеку напрасно... Я уже не говорю о бесконечном количестве ссылаемых в лагеря, казнимых и т.д. Вообще-то всякий, каждый человек был под подозрением, под наблюдением почти постоянным. Ведь кроме официальных чинов тайной полиции, бесчисленные шпики, тут же рядом с тобою работающие, живущие, сочиняющие музыку, стихи, пьесы, играющие на скрипках, роялях, барабанах, критики, ставящие отметки каждому сочинению и каждому композитору, которые были разделены на категории в соответствии со своими наградами, титулами и пр. Разумеется, не все, но часть их исправно писала доносы. Но в марте 1953 года эта машина вдруг дала неожиданный сбой, резкий толчок, остановку. Через несколько дней все как бы пошло по-старому, но не совсем, а как бы «по видимости». Все, каждый порознь (за всех ведь не могу ручаться) понимали, что событие эпохи свершилось, но что будет дальше - ждали.
http://gorenka.org/index.php/kurskie-avtory/121-sviridov-g-v/5977-g-v-sviridov-muzyka-kak-sudba?showall=&start=16
=============
По-моему, трудно лучше ответить на рассуждения о "социальных лифтах".
Journal information